О, это было славное время.
Все описанные события имеют под собой реальную основу. Все персонажи имеют реальных прототипов. Если кто-то при прочтении узнал себя - не обижайтесь, а лучше вспомните, как славно тогда было!

__________________________________

Лето всегда знаменовалось для нас двумя событиями. Сессией и практикой. Если первое было злом, причем, как считали многие, совсем не нужным, то второе любили и ждали. Практика, помимо прочего, как гордо говорили мы, выгодно отличает биофак от прочих факультетов. И мы правда гордились, и по мере сил старались делать так, чтоб не было мучительно больно за недели, проведенные на станции.

Биомагическая станция именующаяся Царивы, располагалась в неком метамерном рукаве, и добраться туда было делом непростым. От условного места нужно было идти прямо, прямо, а потом оказывалось, что нужно и свернуть. Ехали мы обычно всем курсом, шли вместе. Идти нужно было минут сорок, субъективно, конечно, и все эти минуты мы орали
дурными голосами песни, какие помнили.

Место, где широко раскинулась станция было безумно красиво. Корпуса стояли на берегу полноводной неторопливой реки Джеоре, лентой цвета столовского чая, извивающейся в высоких обрывистых берегах, и вид из окон был захватывающий. Вода словно подступала с самым окнам и утреннее солнце золотило подушку, пробуждая своим прикосновением нежно и деликатно.

Дорожки, яростно подметаемые салагами, вились среди ельников, пересекали полянки и перелески, легко и ненавящего приводи к цели – будь то столовая, учебный или жилой корпус, учебные поля, берег реки, пожарный водоемчик, банька, дровяной сарай подле нее, «биржа», баскетбольная и волейбольная площадка, вегетационный домик, зверинец или же храм задумчивости.

Кто бы не жаловал на станцию, сначала он попадал на Биржу. Никто толком не знал, почему обширную площадь перед зверинцем называли Биржей. По краям стояли скамейки, на которые студенты опускали бренные тела или рюкзаки и сумки, отдыхая от дороги. Скамейки мы выкрасили в ярко синий цвет, видимо только такая краска осталась, причем кто-то добавил в банки щепоть фосфора, и скамейки светились отчетливо в темноте. Из каких соображений то было сделано я мог только догадываться.

С Биржи можно было попасть куда надо. Направо был зверинец, безошибочно узнаваемый по запаху и звукам, Зверинец охраняли две адские гончие. Одна была позлее и серьезнее, звали ее Альфой, другая псинка было добрейшим существом с теленочка размером, звалось Лазаром. Кто придумал такие нетривиальные клички, мы тоже не знали. Но оба бобика уважали печенье и сухарики.

Чуть далее шла дорожка к учебным полям, учебным корпусам систематиков, физиологов и практических ботаников. Прямо были учебные корпуса младших курсов, из огибала дорожка к жилым корпусам, далее и столовой. Налево – поля и луга, канавы и рытвины, царство первого курса, мальков, вооруженных сачками и магическими ловушками.

Жилых корпусов было два. И тут все было строго иерархически. В первом жили салаги и мальки, третий и первый курс, соответственно, во втором – динозавры, то есть четвертый курс. Рядом со вторым была спортивная площадка, располагался кривоватый стол для пинг-понга, там мы играли и кормили комаров.

Если идти дальше, по дорожке вдоль берега реки можно было увидеть: по правую руку храм задумчивости того же что и скамейки густого синего цвета, с нарисованными искусно символами зеркала Венеры и щита и копья Марса, причем каждый год эти символы менялись местами, приводя к забавным казусам. Потом по левую руку располагался корпус преподавателей, напротив него – баскетбольная площадка, использующаяся как футбольная, дальше - слева дом с приведениями (поясняю – заброшенный жилой корпус), и наконец, святая святых – столовая. За столовой были подсобные помещения и склады. Иногда нам э-э-э рекомендовали помогать разгружать прибывшие продукты.

Но это лишь цивилизованная часть Царивы. Никто не знал, как далеко тянуться ее владения. Увы, станция знавала лучшие времена. Многие поля, постройки уже много лет перестали использоваться и тихонько доживали свое. У нас же, молодых и горячих, чесались руки и зрели планы о том, как можно было обустроить и использовать легендарную Цариву. Однако начальству, видимо на практику было наплевать, и они предпочитали оснащать свои кабинеты мыслимыми и немыслимыми магическими артефактами, вызывать на службу недешевых демонов-секретарш.

Но все равно, Царивы была прекрасна.

Ибо никакие семинарские занятия не дадут того, что давала станция.
*

Мы жили в комнате номер 13, чем очень гордились. Жили уже вторую практику, так комната казалась нам идеальной. Она была на втором этаже в самом конце коридора, после подсобок, что гарантировало приватность. Под нами на первом этаже были умывальники, так что мы могли скакать и топать сколько захочется.

В комнате стояло четыре двухэтажные кровати. На восемь жильцов. В 13ю заселилась вся мужская часть группы – я, Джерс, Рын, Таври, Фрохич, Ирса и Ильвинг. Эльфу мы, не сговариваясь, предоставили кровать в единоличное пользование. Я и Джерс делили одну, я спал на верхней, драконид на нижней койке, на противоположной кровати расположились хоббит и орк, причем хоббит, естественно, на верхней полке. Если бы Рын лег на верхнюю, а он пробовал, то пружины под его внушительным весом продавливались почти до спящего ниже и припирали его к матрасу. А так орк просто упирался в пол. Спальное место орка натурально напоминало нору, в которую он влезал ночью как медведь, койка Фрохича была бы обыкновенной, если бы не подозрительные бугры под одеялом. Я силился разгадать, что это такое и почему хоббит ревниво не допускал к себе даже посидеть и как-то случайно выяснил. Маленький курчавый гурман занимал едва треть длины койки, а на оставшемся месте он хранил заначки. За ними, ближе к двери расположились гном и леший на верхней и нижней полке соответственно. Между столбиков койки лешего была натянута ниточка с какими-то сморчками, никто их не рисковал трогать. Под их кроватью помещались солидные сапоги гнома. Подальше, чтоб не было особенно заметно, стояла любимая секира Тарви. Он возил ее с собой постоянно. Это был его фетиш и он это знал.

Эльф обитал на кровати рядом со шкафом. Не надо говорить, что весь шкаф занимали вещи Высокого. Его постель всегда была идеальна заправлена, без единой морщинки, с гвоздика в изголовье свисал маленький, но жутко гармоничный букетик неувядающих цветов. Рядом с его кроватью постоянно пахло луговыми цветами.

Еще в комнате был стол, основательный, но не очень большой, и куча стульев, ни один не похожий на другой, в углу при входе вешалка и мусорное ведро. Рын, заколдовал вешалку и вместо обычных крюков, куртки и дождевики у нас принимали растопыренные когтистые лапы гарпий. У кроватей стали тумбочки. Одна из тумбочек была поражена заклятьем «Запертая дверца», к нам переходил весь курс, пытаясь ее открыть. Дохлый номер. Лишь в конце практики гном, довольно посмеиваясь, вынул ма-а-аленький гвоздик, мешающий дверце открываться.

Я как всегда повесил свой рюкзак на трубу под потолком и бросил легкое заклятье, чтоб всем входящим он напоминал гигантского паука, раскинувшего восемь ног над моей подушкой. Я не мог удержаться, хоть и не знал зачем это делаю.

Я традиционно привозил с собой спальник, так как должного тепла и уюта местные одеяла дать не могли. Мои одеяла переходили в разряд общественных и почему-то всегда оказывались у хоббита. Сущим же наказанием и карой богов являлись местные подушки. Они представляли собой два полотнища метр на метр, приложенные изнанками друг к другу, между которыми было помещено одно перо. Если сдуру поспать на такой подушку одну ночь, то весь следующий день явное кривошеие обеспечено. Но тут я придумал выход. Я брал свою футболку и набивал ее собственной запасной одеждой, так что получалась милая и в меру упругая подушечка в форме тела без ног, рук и головы.

Стол мы по-мужски скупо застилали газетами. Хоббит, кипя от возмущения, обещал побить того (это был орк), кто пустил на скатерть кроссворды, святыню скучающего человека, но утешился тем, что отгадывал их прямо на столе. И уже почти все отгадал. Сейчас на столе горкой возвышалась посуда, валялись растерзанные вафли и лежал мой нож. Нож был знатный – лезвие в пять с половиной дюймов, с ладной ручкой, удобно ложащейся в ладонь и компасом, вделанным в рукоять. Компас можно было снять, внутри находился оселок, леска и крючок, а так же пять магических спичек сверхдолгого горения. К ножу были кожаные ножны, привешивающиеся на пояс. Нож был всем хорош, кроме одного – он был туп, как лаборант из химкорпа. Хорошо наточить его я все никак не собрался, руки не доходили. Все, кто бывал у нас в гостях, обращали на него внимание и все как один хватали, рассматривали, оценивали и проверяли лезвие. Найдя, что оно в ужасном состоянии каждый желал его наточить и, не щадя наши нервы драл оселком. Нервы у нас были не железные да и утомило меня то, что каждый, кто брал его в руки тут же возомнил себя горцем, а всех остальных спарринг партнерами. И я наложил на него заклинание «Скользкой ручки». Заклинание получилось отменным, под его действие попали все, даже я. Повторить потом я его не смог, так как сказалось состояние аффекта в котором я пребывал, его накладывая, в очередной раз увернувшись от молодецкого взмаха клинка. Теперь, кто бы не пытался взять со стола нож, с изумлением замечал, что не может его ухватить. Так он и лежал на столе, у всех на виду, никому не доступный. А мне вовсе не хотелось снимать заклин. Не говорил я заклинанье и другим, хоть просили, так как я знал, что не на доброе дело оно может пойти. Так и представлялись мне несчастные, голодные студенты, тщетно пытающиеся взять свои ложки в столовой или, что страшнее, узники туалетов, не могущие ухватить защелку.
*

Был дождливый вечер, увы не редкость этой практики, небо над рекой стало одного цвета с водой, противоположный берег, поросший елью, затянул сизый туман. Было сыро и холодно. А когда шел дождь на всех обитателей нападало сонное состояние, и студенты предпочитали отсиживаться в корпусах. Ходили в гости, пили чай, болтали, резались в карты, придумывали каверзы, кое-кто занимался, еще кто-то, чего уж там, пил и ел, а многие, и, например, Тарви, дремали. Меня самого тянуло в сон и я думал было залезть на койку и наладится спать. Ко сну располагало то, что в комнате было тихо, что являлось редкостью. Сейчас было около восьми, недавно был ужин и есть еще раз пока никто не собирался. Я мог предречь, что Едун нападет на них к полуночи. Особенно в этом вопросе выделялся Рын. Он съедал все что было не приколочено на столе и уходил в гости к другим комнатам. И редко, очень редко приходил голодным. Сейчас он, впрочем, тоже отсутствовал. Был только гном, хоббит и я.

Я уже ухватился за край кровати, чтоб подтянуться и забросить тело наверх, как открылась дверь и в комнату вдвинулась гитара, а за ней и Джерс. Прощай покой, подумал я и погодил лезть спать. Джерс подмигнул мне и потряс инструментом. Я освободил ему дорогу, так как знал, что драконид обожает играть именно на моей кровати, так как из окна только с этого места открывается очень красивый вид, а это нужно ему для настроения.

Он положил гитару на кровать и, беззвучно, не скрипнув пружинами, взлетел наверх. Там он живописно устроился, сложив крылья и прислонившись к спинке, спустив хвост вниз, чтоб не мешал. Я устроился так, что видеть его руки. Джерскаррат был выдающимся гитаристом, самым лучшим на курсе, мне очень нравилось смотреть как он играет. Гитара была в его руках как влитая. Инструмент был не его, а эльфа из другой группы. Струн было шесть, а пальцев у Джерса только четыре. У самого Джерса дома осталась им модернизированная гитара, специально по драконидской мерке. Но он виртуозно обращался и с обычной, однако его игра была очень характерной – никто не мог повторить ее, хоть мальки, я слышал, пытались.

Допев песню, он замолчал. Молчали и мы. Дождь к тому времени прекратил и за окном было видно как по реке ползет белый туман.

Дверь хлопнула и всунулась голова Рына. Хоббит медленно повернул голову к нему. Орк рявкнул:
– Шевели мослами, демон Овгор дискач в хрючиле устраивает!
И скрылся.
Джерс отложил гитару и спрыгнул с кровати, гулко топнув пятками. Хоббит тоже засобирался, и Джерс в дверном проеме, напяливая дождевик, свернул зубами:
– Догоняй, младший брат по разуму!
И понесся по коридору, лишь мелькнул чешуйчатый хвост.

Я усмехнулся. На дискотеку я никогда не ходил, ибо не хотел портить никому настроения, потому что не мог развлекаться как все. А Джерс вот мог.

Тарви повозился и улегся снова. Я вздохнул и полез на койку. Эта ночь будет шумной. Значит надо успеть поспасть.

*
Был блаженный час два пополудни. Мы лежали на берегу реки Джеоре на теплой пряно пахнущей траве и я лениво рассматривал облака, проплывающие мимо. Я загорал очень плохо, мог хоть полдня на солнце прожариться, оставаясь аристократически алебастровым. Рядом лежал Фроджа и, как это у классиков, загорал себе подмышки. Я, будучи после плотного обеда, остерегался смотреть на него в этот момент. Хоббиты волосаты… Неподалеку на животе лежал орк Рын, рядом, сидел сложив ноги по-турецки, Джерс, и оба они ради интереса экзаменовали замшелый пень, который был лешим нашей группы, уникальным на всем курсе персонажем Ирсой-у-хичнаем. Уникален был он тем, что слыл первейшим глюколовом и тихим наркоманом-любителем. Неоспоримы и безграничны были его познания о мире растений. Рын и Джерс расспрашивали его просто из любопытства, так как знали, что по части травки он даст им сто очков вперед.
– А что делать, если вокруг нет травы? – Джерс решил загнать Ирсу в угол.
Река тихо несла свои воды, как обычно в этом месте, против течения. Купающихся не было. Выше по течению стоял корпус, где селили мальков и салаг, те славились тем, что спускали в воду все магические излишки. Подцепить на нежную часть тела пиранью или магического крока было делом пустяковым. На прошлой недели они вылили в воду Универсальный Растворяющий Состав. Растворяющий как плавки, так и купальники.
– Трава есть всегда, – изрек леший и выдернул травинку из брови.
Третьекурсники, ставшие жертвами их детской подлости молчаливой группой торчали в воде долго… да… до темноты. Главное никто понять не мог, чего они молчат и из воды не выходят. К ним ныряли… Увеличивая молчаливую мрачную группу.
– Ну а если совсем нет и все тут, – не сдавался драконид.
Потом мальков морально избили, оживив все до единой их коллекции насекомых. Да, дело усугубилось тем, что большинство мальков, будучи особами мнительными хранили коллекции в корпусах, в комнатах, поближе к телу.. Эх, молодежь…Славно было.
– Тогда траву надо вырастить, – подумав, сказал Ирса.
Я пожевал стебелек мятлика и продумал, что Ирса в этом вопросе неисправим.
Было невероятно хорошо. Ласковое солнышко светило, легкие тучки не омрачали его. Обед был вкусным и полновесным, а жизнь прекрасной.
– Ирса, а если семян нет?
Я заранее содрогнулся.
– Как нет?! – заревел леший и начал пониматься.

Орк проворно откатился и прикрылся хоббитом, Джерсу повезло меньше. Он запутался в ногах и некстати подвернувшимся хвосте, завязался узлом и растянулся на склоне. И леший настиг его.
Река тихо несла свои воды, солнце искрилось на воде серебряно-ртутными бликами, в атмосфере неторопливо плыли облака, легкий ветерок касался травы и ветвей напоенных водой и светом, а на берегу с удалецким гиканьем бесились биологи.
*

Это были одни из последних дней последней практики. Случилось так, что на эти дни были назначены занятия у Мирата Миратова, который прибыл на Станцию на своей чудо повозке. Повозка звалась «Волгатч». Это был старинный агрегат, наполовину магический, на половину механический. Вторая половина сломалась еще тогда когда мы были в проекте, и тягловую силу создавала первая половина. То время, которое Мират не занимался преподаванием, он ходил вокруг своей машины и благословлял ее на новые подвиги.

Мират был джестернак. Он являлся очень колоритной фигурой, его знала вся станция, и у него был колоссальный опыт. Он преподавал у половины наших преподавателей. На первом курсе мы сошлись с ним не очень любезно – являясь начальником практики тогда, он частенько совершал инспекции по корпусу нещадно пресекая попытки студентов пить, кутить и развлекаться. Потом он у нас вел семинары по магизоу на втором курсе, впечатался в нашу память потрясающим джестернакским акцентом («Птыц падает и причиняет сибе мехничские повреждения!» Или «Кожаная вена» сиречь кожная, да и конечно «Рёбры»!) и своими гениальными рисунками. Помниться, эти рисунки я, косея от смеха и восхищения, срисовывал в альбом. Ко мне потом ходили смотреть. Особенно хороша была зеленая крякница – небрежный овал, знаменующий тело и голову, а конечности же силились изобразить четыре разномерные спички, пришедшиеся по бокам. Блеск!

У всех остальных групп он уже вел, о том как проходили занятия они почему-то отмалчивались, говоря, что сами все узнаем. Мы лишь видели как они часами, сидели за столами в зверинец, и, казалось даже не шевелились, а он им вещал. Проходя мимо мы замолкали и скалились в их сторону. Они провожали нас тоскливыми взглядами.
Вот пришло наше время.

К Мирату мы опоздали. Это было наше естественное состояние, так как предыдущая преподавательница, свой человек, разбаловала, а точнее распустила нас донельзя. Я страшно не люблю опаздывать, поэтому собираюсь всегда заранее, выхожу тоже, соответственно. Но это не помогает, так как я, видимо, в этом вопросе не авторитет и мало влияю на скорость сбора остальных. Когда я уже собираюсь выходить, Фроджа, минуту назад продравший глаза, садится за стол пить чай. Джерс еще валяется в койке. Тарви в коматозном состоянии, шнурует сапоги. Ильвинга нету – он ушел на берег Джеоре умываться и самолюбоваться. Это его священный ритуал и никто не посягает. Ирса тоже отсутствует, но он никуда не ушел только потому, что не приходил. Такая медлительность бесит меня невероятно, но я не нарушаю корпоративный дух и дожидаясь остальных, хоть и хочется подгонять их палкой.
С Миратом номер не прошел.

Джестернак гневался эффектно и эффективно. Я чувствовал себя отвратно, жутко злясь на дамскую половину, которая даже не показалась. Я был уверен, что они еще сидят в комнате и красят друг друга. Ирса и Ильвинг были вообще недосягаемы, от того наша группка, и так самая малочисленная, выглядело совсем реденькой и жалкой.
Самое малое, чем мы могли отделаться, это то, что он нас задержит вдвое чем мы его.

Джерс отошел в сторонку и быстренько сотворил посланника, снабдив его кратким и выразительным сообщением.
Посланник кинулся к жилому корпусу.

Джерс бегал к повороту и выглядывал ведьму и фей. Он заразил меня и вскоре бегали мы вместе.

Дамочки пришли минуты через две.

Джестернак холодно их приветствовал. Пока мы шли в зверинец, Рын и Тарви успели в самых мрачных тонах описать то, что нас ждет.

Зверинец представлял собой обширную территорию, обнесенную сеткой высотой роста в два. Внутри было два отдела. Птичник и крольчатник. Твари посерьёзнее располагались в отдалении. Туда нас обещали отвести позже. Мират отвел нас к крольчатнику. Он задержался у калитки, я тщетно пытался запомнить открывающие чары. Внутри располагались, насколько хватало глаз, длинные ряды клеток, в клетках помещалось что-то живое.

Мират представил нас клеткам. После его вступительной речи мы живо вспомнили его акцент, а жильцов клеток называли не иначе как «киролики». Потом он повел нас к столу и скамьям, установленным между рядами клеток.
Вечера бы дождь и скамьи и стол, стоявшие под открытым небом, напитались влагой. Сегодняшний день был ясным, но мы, не раз обиженные погодой, натянули на себя все, что было.
От скамеек и стола валил пар.

Я стянул с себя первую куртку и постелил на скамью. Сел я умно – солнце било в спину, да и препод оказался на достаточном удалении. Передо мной уселась Шедару, откидывая каштановые волосы со лба и щуря совсем зеленые в солнечном свете глаза. Перед ней лежала тетрадка с аккуратными записями и чертовски изящная ручка с ароматическими чернилами. Она закатала рукава, положила руки на стол, закрыла глаза и села так, что стала напоминать мне многорукое божество с гравюры. Рук у нее, правда, было две. Но, как говорил Джерс, какие! Хотя это он про ноги говорил.

Джерс, кстати, сел рядом со мной. Я был доволен. Уж кто лучше заслонит, так это драконид. Ближе всего с преподу сели феи, и так, чтоб загорать. Тарви было все равно где сидеть, писать конспект он все равно не собирался – он забыл свою берестяную грамоту, которой любил эпатировать всех преподов. Хоббит сел напротив гнома, по левую руку преподавателя.

Мират воздвигся во главе стола и начал вещать.
О, теперь я понял, что было во взглядах студентов других групп. Я никогда не думал, что о кироликах можно столько говорить. Он начал с их систематического положения, причем во всех деталях, отметил особенности, учел поправки и неточности. Мы узнали ужасающую бездну информации как практической так и теоретической.

Я даже кое-что записывал, так как рассказывал джестернак нетривиально. Но я немного напрягался, так как сзади, от одной из клеток, раздавалось поскребывание, постукивание и, что меня смущало и вводило в сомнение, какой-то металлический звон. Я грешил на переворачиваемые миски, но когда Мират наконец плавно подъехал на волне красноречия к тому, что речь сейчас пойдет не о об обычных кироликах, а о кироликах, измененных магически, я заволновался и завертел головой.
– Зубы у нихъ особые, растут пистыянно, способные к самозаточке, – говорил джестернак, но я слушал его в пол уха, – когти тоже не маленкие, так как киролики роют сибе норы.

А мне признаться, уже виделась просунутая в расширяющуюся дыру оранжевая кироличья лапища, с растопыренными когтями, а за ней магически модернизированная морда с постоянно растущими и самозатачивающимися резцами.

Я оглядел всех. Хоббит явно страдал от яркого солнца, бьющего ему в лицо. У, быть ему вечером конопатым. Несчастный прикрывал глаза ладонью, листочком из тетрадки, вращал глазами и явно страдал. Дамочки были явно иммунны к атаке кироликами – они принимали солнечные ванны. Тарви летаргировал, Джерс заслонившись от препода рукой, сосредоточенно, высунув кончик раздвоенного языка, рисовал Мирата, летящего над Царивой в Волгатче.

Картинка была сюрная.

***
– Киролики размножаются куруглый год. Было бы желание.
Все одновременно посмотрели на Фроджу. Фроджа скрипел ручкой и глядел на лектора голубым круглым глазом.
Мы все подумали об одном. Я заметил краем глаза пас Джера, который тот сделал под столом, таясь от хоббита. Через мгновенье кудрявая башка Фрохича увенчалась иллюзорными кирольчьими ушами, легко колышущимися на ветру. А его губы и курносый нос свело в постоянно шевелящийся кироличий же носик и усатые щечки.
Джерс, закатывая глаза, ткнулся лбом в стол. Я закрыл рот ладонью. Шедару фыркнула. Феи прыснули. Рын раскрыл пасть. Тарви крякнул. Ильвинг задрал брови. Ирса как всегда не понял.
– Чевой-то вы все на меня смотрите? – заерзал хоббит.

И застриг ушами.

Джерс утробно заржал, дергаясь всем телом, я всхлипнул, задавливая хохот, Шедару, как всегда в такие моменты, потянулась за зеркальцем, феи, деликатно прикрывая рты ладошками, хихикнули, Рын совсем неделикатно ухал, Тарви ухмыльнулся и погладил бородку, Ильвинг опустил брови. Ирса как всегда ничего не понял.
Лектор умолк, строго оглядев группу.

Хоббит, сообразивший, что дело нечисто, ощупал голову руками. Когда его пальчики наткнулись на длинные мягкие уши, он ухватился за них, переменился в лице, и зверски дернул, кубарем полетев под стол.
– Затруднения? Студент Шнадло, устраните, - шевельнул бровями Мират Миратович. Джерс, щерясь во все сорок четыре зуба, полез за хоббитом под стол.

Лекция продолжалась.

После обеда мы явились на пять минут раньше.

__________________________
(с) Анна ANMor Моргаевская
__________________________

В качестве дополнения: это рассказ из цикла ВАМИ "Волшебная Академия Магического Искусства". (С Гарри Поттером никак не связано). Написан рассказ был пару-тройку лет назад, во времена студенчества, когда любые события могли случайно спровоцировать вот такое текстовое безобразие. Имеются и другие рассказики, которые, возможно, тоже найдут свое местечко На кухне.