Ветер выл в железных конструкциях.

Ветер жил. Он обретал голос только тут, на всем остальном пространстве он был безмолвен и бессилен.

Иногда казалось, что вся махина огромного моста дрожит и вибрирует от ветра. Туман скрадывал горизонт, солнце лишь иногда можно было различить в розово-золотом мареве облаков. Только внизу, далеко-далеко, была видна синяя гладь воды, помеченная тонкими полосками волн. Так мало всего вокруг: ветер и холодное, чуть тронутое ржавчиной железо. Осознание того, что неверный шаг означает неминуемую смерть, притупилось настолько, что многосотметровые провалы не воспринимаются разумом. Это стало привычным, а поэтому нормальным.

Через некоторое время Гутьеру стало казаться, что он все жизнь провел тут, в ревущих и воющих железных ребрах моста. Словно какая-нибудь тварь, родившаяся в ветвях громадного тропического дерева, не знающая никакой другой жизни. Однако в отличие от лесного создания, он был совершенно один.

Далеко от места, где сейчас сидел Гутьер, была небольшая площадка, где стояла ветхая хижина, построенная неведомыми строителями. Хижина состояла стен, возведенных из трухлявых, высушенных ветром досок, кусков картона, надписи на котором было уже невозможно прочесть, и крыши — куска ржавого насквозь листа железа. Сквозь многочисленные отверстия и прорехи крыши было видно небо.

Если бы не это строение, обнаруженное совершенно случайно, на исходе изнуряющего марш-броска, Гутьер, сейчас бы не сидел на железной балке, свесив ноги вниз.

Дурнота, сопровождающая перемещение, едва не стоила ему жизни. Гутьер не помнил, сколько времени он просидел, судорожно прижимаясь к холодной балке, борясь с тошнотой и головокружением. Миры, в которые приводило перемещение, были самыми разными, но более странного раньше Гутьер не встречал. Около пяти часов он перебирался по железной путанице моста и все никак не мог поверить, что этот мост бесконечен. Забраться наверх было невозможно нигде. Когда среди леса железных балок Гутьер увидел темное пятно площадки, он чуть было не сорвался вниз. Руки и ноги тряслись от напряжения, голова шла кругом от высоты и постоянной необходимости рассчитывать расстояния для прыжка. Взобравшись на площадку, Гутьер на коленях вполз в хижину и растянулся на полу, чувствуя, как покидает напряжение его изнуренное тело. Он устал до изнеможения, словно не был тренированным тревеллером, все свою сознательную жизни следующим из мира в мир.

Долго лежал, прижимаясь щекой к холодному полу, ощущая, как ветер воет в железной клетке моста и по всей конструкции пробегают волны дрожи. Тогда ему показалось, словно он — птица, гонимая штормом и ветром, и, наконец, нашедшая прибежище в своем гнезде. Хрупком, некрасивом, неприглядным, но бесконечно надежном.

Он нашел хижину около трех дней назад. С тех пор Гутьер не удалялся от нее больше чем на три-четыре часа перемещения по Мосту. Не потому, что боялся не найти ее, чувство направления у него было отменным, а потому, что это было единственное место, которое отличалось от всего прочего и где можно было спать.

А потом он обнаружил пустую обойму на полу. Она лежала спокойно, тихо, не вызывающе. Словно была тут с начала времен. Но Гутьер точно знал, что еще несколько часов назад ее не было.

Он рванул к выходу, совершенно забыв об осторожности и застыл на крохотной площадке, оглядываясь.

Пустая обойма на полу хижины, воющий ветер и многие километры пустых железных конструкций.

Сейчас, сидя на железной балке и покачивая ботинком над пропастью, Гутьер размышлял о том, что весь мир Моста представляет собой метафору. Мост, призванный соединять, но тянущийся бесконечно, а поэтому скорее разъединяющий.. Потом пустая обойма на полу, ни единой души вокруг — все окружающее казалось ему преисполненным какого-то особого смысла, полным глубокого значения. Он сам, как крохотная букашка, ползущая под мостом…

Было ли в этом мире что-то, кроме этого безумного моста? Имел ли он начало или конец?

Гутьер не мог избавится от видения, в котором Мост был взорван с обеих сторон…